ХЗ, как сейчас, а в моё время, в середине 90-х, было нормальным явлением, когда помощник машиниста сидел за гашеткой (пральна - «контроллер») тепловоза, пока машинист отдыхает.
Это особое чувство, когда 260-тонная дура, управляемая твоим движением, ползёт по жиденькой стальной ленте. Ещё более особенное ощущение, когда эта дура тащит по этой ленте за собой полукилометровую 4000-тонную верёвку из грохочущей стали, гружёную углём или лесом, и хвоста этой верёвки из кабины не видно. Или когда эта верёвка поднимается в самый крутой в России подъём (второй в СССР, первый был где-то в Грузии), и когда чуть ли ни в метре от правой рельсы пропасть, —опять же в полкилометра, не меньше! Правда, на Кузнецовском перевале я никогда не «рулил», на этом участке машинист всегда «рулил» сам, но всё-таки…

В этом что-то есть, какая-то странная романтика. Она не всегда понятна тем, кто не работал на жд. После этого начинаешь по-другому относиться к слову «Локомотив», к буквам МПС (теперь – «РЖД»). Если проецировать эти ощущения на музыку, то после этого захочется слушать Майденов, и вряд ли захочется слушать реп: он после этого кажется каким-то жалким, убогим и примитивным.
Это исключительно мои ощущения, никому не хочу их навязывать.

Допускаю, что далеко не все работники локомотивных бригад рассуждают как я. Наверняка кто-то из них будет болеть за Спартак вместо Локомотива, слушать реп вместо Майденов или Рамштайна, и относиться к своей работе, как к обязательной рутине.
Но у меня как-то вот так сложилось. Особенно, если учесть, что мой отец, когда-то в молодости успевший, кстати, поработать машинистом паровоза (не тепловоза!), впервые посадил меня за гашетку ТЭМ-ки («дал порулить») ещё в начале 70-х, когда я ходил в детский сад, и мне было пять или шесть лет…